Туберкулёз в 70-х годах прошлого века в воспоминаниях пациента

 Из мемуаров дубоссарца Анатолия Миклина «Дорогами любви» о том, как протекало заболевание, как он «выходил себя» и победил болезь.

На фото автор мемуаров Анатолий Миклин с супругой Лидией в Теберде. На заднем плане белоснежные вершины Главного Кавказского хребта. Февраль 1970 года.

Это случилось в марте 1970 года, в это время вдруг стал замечать, что чувствую слабость, похудел, лицо приобретало «землистый» оттенок, потел и кашлял по ночам. Понял, хоть и не сразу, что со здоровьем непорядок. Решил за свой счет съездить в Кисловодск, заручившись поддержкой директора. Подхожу к нашему начальнику медицинской части за справкой. Он так подозрительно глянул на меня и сказал: «Справку - то я тебе напишу, но пойди-ка, сделай на всякий случай рентген, что-то лицо мне твое не нравится». Флюрографию в те времена не делали, поэтому внутренние органы рентгенолог просматривал визуально. При осмотре он стал расспрашивать, есть ли у меня кашель и потливость по ночам, не повышается ли вечерняя температура.

Тут и выяснилось, что я серьёзно болен туберкулёзом легких, выявились несколько мелких очагов и один большой, похожий на каверну. Тогда я не знал и не понимал что это такое. Мне срочно дали направление в георгиевский тубдиспансер с заключением рентгенолога, при этом устно добавили, что придется полечиться не меньше трёх месяцев, посоветовав взять с собой средства личной гигиены, тапочки. Как только заявился в диспансер, меня без всяких вопросов сразу уложили на койку. Для меня это оказалось неожиданным и страшным ударом, не хватает слов, чтоб выразить моё на тот момент душевное состояние. Это было 8 апреля 1970 года- дата начала моего лечения, дата, которая никогда в жизни не забывалась. Первый же прием у врача – фтизиатра Любовь Петровны показал, что лечиться придется долго, не меньше полгода, ибо процесс болезни зашел уже очень далеко. Я лежал пластом, разговаривать ни с кем не хотелось, состояние подавленное и как говорят: «приехали!». «Что делать, что делать?» - повторял я.

Оторван от любимой жены, от дома, от работы, а ведь так всё хорошо складывалось. «Масла в огонь» подлил один из умирающих больных в соседней палате: «Не хочу умирать, хочу жить, я ещё так молод. Мне же только перевалило за тридцать». От кого-то из больных услышал, что женщины легко оставляют таких больных. Но в моей Лиде я был уверен, не могла на это она пойти, ведь сильно же любила. Она была готова приезжать ко мне хоть каждый день, если это нужно, но ведь ей и работать надо было. По моей просьбе она привезла мне ракетки для бадминтона. С моим однопалатником Ваней, с которым мы подружились, стали выходить ежедневно на игру в парк. Ваня внешне весьма здоровый мужчина, но лечился от такой же напасти, что и у меня, уже повторно, а ведь он был мастером спорта по футболу. Кстати, его мама работала на нашем этаже в процедурном кабинете - делала нам уколы и капельные внутривенные «коктейли» (это смесь витаминов и антибиотиков). С Ваней мы играли ежедневно до тех пор пока однажды доктор увидела, как мы «резались» в бадминтон и под угрозой выписки с занесением в больничный отметки о «нарушении режима» и категорически запретила такую подвижную игру. В тот же день вызвала нас обоих в кабинет и подробно объяснила, что на месте каверны легкое может разорваться и случиться так называемый «пневмоторакс» - попадание воздуха в грудную клетку. А может случиться ещё хуже, куда опасней и противней - кровохаркание. «Хорошо», - подумал я, «а какая разница, где умирать? На лесной тропинке или на койке в палате?». Сказано — сделано. Вернул супруге ракетки и попросил принести беговые тапочки. Как только они у меня появились, унёс их в лес и закопал в листве, потому что из палаты любая обувь изымалась. Тайно, не только от доктора, но и от больных, которые могли выдать, уходил в лес, обувал тапочки и … совершал медленные пробежки. В первый день пробежал пятьдесят метров от одного большого дерева до следующего приметного. О пользе бега к тому времени знал уже немало, читал о Генрихе Анохине, болевшем туберкулезом. Пробежки делал очень осторожно, прислушиваясь во время пробежки к работе сердца, дыханию, трогал грудную клетку, проверял слюну на наличие крови. Думаю, что риск какой-то все-таки был, но желание стать здоровым всё перевешивало. А, может быть, и повезло! Ежедневно увеличивал беговую нагрузку на несколько метров, до десяти. Пролечился не полгода, а ровно 8 месяцев. К концу лечения ежедневно пробегал уже до пяти километров. Пациенты больницы ничего об этом не знали, а доктор узнала спустя несколько лет, когда я наведался в это «родное» лечебное заведение.

Ежедневные пробежки, уколы, витамины и антибиотики, прекрасное санаторное питание, сделали свое дело! На лице стал появляться румянец, анализы и снимки - замечательные! В начале декабря 1970 года получил путёвку в санаторий № 5 поселка Теберда (а ныне города), расположенного глубоко в горах, недалеко от жемчужины Кавказа –Домбая, рядом с границей с Грузией, на высоте полторы тысячи метров над уровнем моря. Продолжительность путевки два месяца, как мне рассказали на месте, при соблюдении режима, дополнительно добавляли еще по два месяца, итого четыре.

Мой новый лечащий врач Исуп Ибрагимович предупредил о том, что на такой высоте и с таким диагнозом, надо адаптироваться не менее двух недель, то есть ходить медленно, не перегружать себя. Я чувствовал себя хорошо, поэтому уже через неделю рискнул сделать первую пробежку в крайне медленном темпе - примерно один км, опять проверяя дыхание, грудную клетку и слюну на кровь. И снова и снова стал ежедневно наращивать на несколько десятков, а иногда и сотен метров, причем при любой погоде, морозах, снегопадах – бежал и бежал. Бежал, потому что, очень хотел стать здоровым! Поклялся себе, как когда – то после выпускного в техникуме, что о своей болезни забуду раз и навсегда. В конце марта в день выписки из санатория пробежал в Теберде самую для меня большую дистанцию – 22 км по маршруту Теберда-Верхняя Теберда и обратно. Прихожу к доктору на мой последний прием и сообщаю ему, что сегодня пробежал 22 километра. Глаза у доктора округлились и он мне так удивленно говорит: «Два километра я ещё поверю, но 22 - это невозможно! Это же горы, высота!» Но когда в подробностях начал рассказывать, что меня заставляло и как я бегал в тубдиспансере тайно от доктора и от больных и как я бегал в санатории, то Исуп Ибрагимович крепко пожал мою руку(согласитесь, редко доктора так поступают) и сказал: «А, может, это твоё счастье, что ты заболел этой коварной болезнью!» И действительно, легкие были чистые, и уже через год меня сняли с учета и в туберкулёзный диспансер больше не обращался. Правда, меня перевели на учёт на 7-ю категорию, по которой учитываются обычно здоровые люди, имевшие контакт ранее с больными или работающие с детьми.

Могу добавить, что в тубдиспансере я был, наверное, самым «добросовестным» больным: за 8 месяцев не пропустил ни единой процедуры, ни единого укола, не выкинул ни одной таблетки. А вот уже в санатории не принял ни одной таблетки. Лида помогала лечиться, как могла, делала по моей просьбе настои полевого хвоща, смесь мёда сливочным маслом 1:1, и другое, что просил. Пребывание Лиды для меня было большой радостью, стимулом к окончательному оздоровлению.